В прошлом году мы разыскали внучку Гумара Караша Надежду Карашеву, проживающую в Москве, и пообщались с ней. Нетрудно было заметить, что она под стать своему деду незаурядная личность. Надежда Бурханкызы в разговоре сказала о том, что состояла в интенсивной переписке с Мухтаром Ауэзовым, и последнее его письмо было адресовано именно ей. Эта тема заинтересовала меня, но поскольку наша беседа была посвящена ее деду Гумару, то я посчитал неуместным заводить разговор о письмах. Полагая, что переписка внучки Г. Караша с М. Ауэзовым может быть интересна для читателей, позже я адресовал ей вопросы через интернет и вскоре получил ответы на них. Предлагаем вниманию читателей своеобразную беседу, осуществленную посредством современной связи.
– Как Вы познакомились с Мухтаром Ауэзовым?
– Как всякий образованный казахстанец я, конечно, была заочно знакома с творчеством и с биографией М. Ауэзова, но лично мы познакомились в 1953 году, когда после окончания учебы в МГУ им. М. Ломоносова я поступила на работу в институт языка, литературы и искусства АН КазССР, где М.О. Ауэзов заведовал отделом казахского фольклора.
В те годы институт был объединением, где совместно работали языковеды, литературоведы и искусствоведы, после 60-х годов он разделился на институт языкознания и институт литературы. В то время в институте работали такие видные деятели и ученые республики, как языковеды С. Кенесбаев, Н. Сауранбаев, Г. Мусабаев, писатели и литературоведы М.О. Ауэзов, Е. Исмаилов, М. Сильченко, композиторы А. Жубанов, Е. Брусиловский и др. было немало молодежи.
Мухтар Ауэзов приходил на работу ежедневно в одно и то же время, он всегда был окружен учениками: молодыми учеными, писателями. В общении с молодыми он загорался новым вдохновением, интересовался их планами, взглядами, их мыслями о содержании своих произведений, одобрял проводимые в институте молодежные мероприятия. Так, он активно участвовал в проведении традиционных шуточных «капустников» в женский День 8 Марта и в День «мужского» праздника 23 февраля. Всем запомнился организованный нами новогодний костюмированный вечер 1960 года. Были арендованы национальные казахские костюмы из Казахского театра драмы, приглашены операторы из студии «Казахфильм» с софитами. Мухтар Омарханович участвовал в этом вечере, много шутил, говорил тосты, пел, танцевал. Был сделан документальный фильм, который хранится в анналах «Казахфильма» и, говорят, всегда показывается по телеканалам Казахстана в юбилейные дни М. Ауэзова.
Мухтар Омарханович не совсем доверительно относился к молодым писателям-казахам, пишущим на русском языке. Он считал, что именно поэт и писатель могут полновесно выразить себя только одноязычно, на одном языке. Он неоднократно повторял, что его новый роман «Племя младое», над которым он тогда работал, сразу должен выйти и на русском языке, чтобы понять и судить о нем мог многоязычный читатель.
В коллективе Мухтар Омарханович всегда проявлял большой интерес к молодым двуязычным казахам, владеющим в равной степени казахским и русским языками. В этом плане он всячески одобрял мои попытки лучше знать родной язык и всегда поддерживал мои первые публичные выступления на казахском языке на совещаниях, конференциях.
– Было ли Вам известно в молодости, что Мухтар Ауэзов знает Вашего дедушку Гумара Караша?
– В институте меня по-казахски называли Надия. М. Ауэзов никогда не упоминал имя моего деда и не проявлял интереса к моей биографии и родственным связям, хотя, наверняка, знал Г. Карашева, участвуя совместно с ним в работе съезда российских мусульман в Москве в мае 1917 года. Видимо, сказывалось то, что до 60-х годов в Казахстане все еще находились в запрете имена многих казахских культурных деятелей, изъятых в свое время из общественного упоминания, да и религиозная тематика и причастность к ней в то время были непопулярны.
– Расскажите, пожалуйста, о содержании последнего письма, написанного Вам Мухтаром Ауэзовым?
– В институте мне были особенно близки два сотрудника: литературовед Евгения Васильевна Лизунова – исследователь творчества М. Ауэзова и языковед Рабига Галиевна Сыздыкова – исследователь языка произведений Абая Кунанбаева. Мухтар Омарханович уважительно относился к нашей тройке, делился своими планами, приглашал в гости домой. Обычно, приходя на работу, он заходил в кабинет, где сидели я (ученый секретарь института) и Муслим Базарбаев (замдиректора). Я приглашала Евгению Васильевну и Рабигу Галиевну, и мы вели долгие и интересные беседы. Писатель щедро делился своими замыслами, размышлял, советовался. Вот нам троим и было адресовано второе письмо М. Ауэзова, одно из последних его писем, из больницы в Кунцево (Москва) 7 июня 1961 года.
Нам писатель говорил, что направляется в Москву на очередное профилактическое лечение, но, как позже вспоминал Есмагамбет Исмаилов, Мухтар Омарханович поделился с ним своими тревогами о предстоящей операции и ее возможных последствиях. Перед отъездом в Москву писатель вызвал к себе Мухамеджана Каратаева и имел с ним двухчасовую беседу, во время которой сообщил, что едет в Москву на консилиум врачей в Кремлевской больнице и что возможна серьезная операция.
Грустная нотка звучит и в этом последнем письме к нам, где писатель говорит, что «увез одну неосуществленную свою мечту-желание» – отдохнуть на родных «маково-тюльпанных полях» Казахстана. Но он надеялся выйти благополучно из больницы к середине лета 1961 года и хотел пригласить нас троих приехать погостить на озеро Иссык-Куль (Киргизия), где у него был свой домик и где он любил работать над книгой. К сожалению, эти мечты ушли вместе с писателем.
Но Мухтар Омарханович навсегда остался в наших сердцах и продолжает учить нас жизни со страниц своих мудрых книг.